ОГРАНИЧЕННЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ

Итоги иракской войны обсуждаются у нас иной раз в очень странном аспекте — мы говорим о том, что в связи с последними политическими тенденциями возрос риск нарушения государственного суверенитета России — это с одной стороны. А с другой — пытаемся строить всевозможные планы относительно будущей Российской политики — в какую коалицию нам вступить, кого поддержать, какой формат взаимоотношений с Америкой выбрать... Все это основано на очень оптимистичной и очень опасной иллюзии, что Россия является безусловным и суверенным субъектом собственных действий во внутренней и внешней политике.

Между тем эта предпосылка о безусловной суверенности современной России далеко не бесспорна и представляет собой проекцию очень узкого подхода к понятию суверенитета. Если у нас не отняли ни одной провинции (пытались, правда), если нам не посадили верховного комиссара НАТО или кого-то еще в качестве губернатора в Москве (правда наша оппозиция с яростью клеймила предшествующие власти как "оккупационный режим", и немалая часть населения была с этой формулировкой в той или иной степени согласна), то это еще не означает, что Россия является вполне суверенным государством. Суверенитет, или, если употреблять в правильном значении соответствующее русское слово, самодержавие, означает для государства и народа право и реальную возможность формировать, формулировать, изменять свою внешнюю и внутреннюю политику.

Теперь давайте проведем мысленный эксперимент. Может ли сейчас Россия, допустим, всеобщим голосованием изменить форму своего государственного строя на самодержавную монархию? Может ли сегодня Россия поставить перед собой такие экономические задачи и так сформулировать свою экономическую политику, чтобы оказались востребованы Госплан, пятилетки и все в том же духе? Может ли Россия изменить свою национальную политику в сторону сегрегации определенных национальных групп или, например, конституционно ввести государственную религию? Очевидный ответ на все эти вопросы — нет. Уже сейчас, де-факто, суверенитет России достаточно ограничен. Россия уже играет в политический минифутбол на карманном поле по достаточно жестко сформулированным правилам, и с этим надо считаться.

Из этого следуют определенные выводы касательно, например, формулы российско-американских отношений. Кто сказал, что мы будем давать эти формулировки? Эту формулировку нам предложат, и вся наша функция сведется к одной очень простой вещи: мы ее либо примем, либо не примем. Но формулировка эта будет дана другими. И хорошо, что сейчас, по всей видимости, российская политика начинает осознавать ущербность этой субъектности и отказываться от имитации самой себя.

Если чем-то и выделялся уровень российской политики в дни этой войны, так это тем, что она блистала своим отсутствием. Было много шума, пустых, никчемных речей, не обязывающих заявлений, но российской политики как таковой, реальных политических решений, предложений, формулировок, идей, установок не было. И очень хорошо, что не было. В отличие от 99-го года, кризиса в Югославии, Россия сейчас избежала перспективы приложиться хотя бы кончиком носка к мячу, который гоняют по полю другие.

Сейчас Россия де-факто находится вне глобального политического субъекта, и пусть она там находится как можно дольше. Если сейчас реально стоит перед Россией какая-то политическая задача, так это задача восстановления своего суверенитета над внутренней, внешней и, в частности, оборонной политикой. Трудно согласиться с часто звучащей формулой, что существуют два института глобальной легитимизации нашего суверенитета — это ООН и ядерное оружие. Ядерное оружие — это инструмент, который легитимизирует только одно — право на двойное самоубийство. Если нам станет совсем плохо, то мы можем красиво уйти, хлопнуть дверью, забрав с собой побольше гринго. Это все, чем ядерное оружие гарантирует суверенитет страны. Это право на суверенную смерть. Все, что выходит за рамки двойного самоубийства, для современной России фактически не обеспечено. Право на суверенную жизнь гарантируют сильная армия, сильная власть, сильная экономика и одушевленная принципом, национальной идеей, политика.

Хотим ли мы того или нет, но для грядущих российских выборов — не для тех, которые пройдут в телестудии, а для тех, что реально пройдут в умах избирателей и которые дадут им ту или иную формулу приятия политического порядка, как было в 1999 (или хотя бы примирения с ним — как в 1996), первостепенным вопросом будет вопрос военно-политический. И подлинным победителем окажется та партия, которая сможет продиктовать свою военно-политическую повестку дня. Сегодня эту повестку задает у нас лишь СПС с ее развешенными по всей Москве плакатами за профессиональную армию. Все остальные политические силы ведутся, по сути, на эту заданную правыми повестку и пытаются как-то реагировать на нее. И получается, что, по гамбургскому политическому счету, именно сторонники Немцова и Хакамады, при всей опасности и вредности их идей, выйдут из очередного раунда политической борьбы победителями. Те же, кто будет молчать или мычать — окажутся побежденными.

Итак, именно военно-политический вопрос станет центральным вопросом политического сезона (да и пятилетия, думаю, тоже). И по этому вопросу у нас сложатся, не могут не сложиться, только две партии. Партия имитации и партия реальности. Одни, правые ли, левые ли, — те, кто пытается делать вид, что с нашим суверенитетом нет никаких проблем, что мы свободны, как птица посредине Днепра, и можем быть свободными американистами или свободными антиамериканистами. Партия самообмана и лжи. Другая партия — партия реальности, то есть те, кто отдает себе отчет в том, что Россия ограничена сегодня в правах политического субъекта, ограничена в праве решать. А потому, прежде чем что-то решать, нужно вернуть себе эти права. От вассализации к самодержавию — таков тот политический вектор, та национальная стратегия, которую должна предложить партия реальности сегодняшнему дню и грядущему веку.