Уроки бакенщика Исаича.

Очередная компания против Солженицына, на которую он ответил емкой и презрительной репликой, закончилась. И до начала следующей можно поразмышлять — чем же так досадил Великий Писатель Земли Русской нашей еврейской общественности и еврейским публицистам?

Изначальный посыл, разумеется, понятен — наша леволиберальная (и далеко не только еврейская) диссидентствующая интеллигенция по сей день рвет на себе волосы, вспоминая, как поддерживала Солженицына. Никто же не смог разгадать в 60-е гг., что перед ними не еще один «певец ХХ съезда», а будущий автор «Образованщины», «Наших плюралистов» и «Письма к вождям Советского Союза». Нападки на Солженицына в печати утихли после его возвращения. Потому что после его беззубых и каких-то удивительно несвоевременных выступлений всем показалось — ничего нового Александр Исаевич сказать не может, и приехал только за одним — спокойно умереть на родине. И вот выход «Двухсот лет вместе». Книги, вызвавшей пусть и не оглушительный, но тем не менее — вполне яркий отклик у читателей. (И расходящейся, кстати, очень и очень неплохо).

Именно неожиданность выхода книги Солженицына на «такую тему» и породила изначальный шок — «Да как же так! Мы думали — образумился, а он опять в свою дуду!» — и вызвала яростные филиппики и истерические вопли еврейских и либеральных публицистов. Особенно мне запомнились какие-то надрывно взвинченные излияния Леонида Радзиховского в «Еврейском слове», вышедшие под заглавием «Кольцо дедушки». Из этой, да и других, не менее «страстных» статей, в ходе написания которых авторы почти теряли человеческий облик от ненависти к Солженицыну, становилось ясно — «евреи не держат удар». Такая же истерика во время выхода второго, еще более откровенного тома только подтвердил бы простую мысль — «аргументов нет, есть только пафос, да яростные брызгание слюной». Поэтому против второго тома кампания была вялая, а критиканы в основном сосредотачивались на личном прошлом Солженицына — «Дескать, евреи его в лагере обидели, вот он до сих пор это им злом и поминает».

Оторопь «их», впрочем, понятна. Даже после «Красного Колеса» и всей публицистики второй половины 70-х — первой половины 90-х гг. от Солженицына подобной «выходки» не ожидали. Ведь аналогов произошедшему в русской литературе пока не было. Нечто похожее случилось бы, если б в начале ХХ века Лев Толстой, «совесть России», «зеркало русской революции», взял и написал статью «И об этом не могу молчать». В поддержку, скажем, Кишинёвского погрома.

И какими бы ужами тогда завертелись наши либеральные журналисты, привыкшие использовать словечки Льва Николаевича для очередных «заушаний» правительству…

Зачем же Солженицын написал «Двести лет вместе»?

Вряд ли можно подозревать такого известного мастера «интеллектуальной провокации» в наивности. Человек, обладающий великолепным умением швырять булыжники в застоявшийся пруд общественного мнения, не мог не прогнозировать возможной реакции. Это в 1967-ом году он мог рассылать «Письмо к съезду советских писателей» с чувством овцы, идущей на добровольное заклание: «Разлетится мое письмо к съезду, и не знаю, что будет, даже буду ли жив. Или шея напрочь, или петля пополам». А уж наученный реакцией на это письмо, да и на многие другие (в том числе — и на неудачу с «Письмом к вождям Советского Союза»), Солженицын любое свое публичное действие планировал как мероприятие с заранее рассчитанными результатами. Вот и выход «Двухсот лет вместе» должен был вызвать именно тот результат, который и вызвал.

Разумеется, Солженицын, куда лучше нас всех, перемноженных друг на друга, знает интеллигентско-еврейскую среду (в обеих ее ипостасях — и в российской, и в западной). Поэтому ясно, что создавая такую книгу, он не питал иллюзий в том, что она послужит делу «реального примирения». То есть для Солженицына не характерен идиотизм в стиле названия последней главки заметок о еврейском вопросе Фо-Мы Достоевского — «Но да здравствует братство!» Смешно ожидать таких мыслей от деда Исаича, которого десятилетиями поливали дерьмом из всех закордонных ушатов, контролирующихся «эмиграцией третьей волны»! ( Читай — еврейской, по преимуществу, эмиграцией). Не смешите меня. Об этой публике Солженицын знает все. Он понимает, что разговор с глухими невозможен. Если у него и были в этой области какие-то иллюзии (что сомнительно), то они иссякли к 1982-ому году, к моменту выхода в свет «Наших плюралистов». Ведь тогда о Солженицыне уже годами писали: «Аятолла России… Великий инквизитор… Его поведение запрограммировано политическими мумиями, которые однажды уже поддержали Гитлера… В его проповедях и публицистике — аморальность, бесчестность и антисемитизм нацистской пробы»… И наконец: «Идейный основатель нового ГУЛАГА».

Что, от таких вот авторов Солженицын мог ожидать понимания? Да черта с два! От таких (и иже с ними) «публицистов» он мог ждать только такого истерического визга, какой и получил. И, боюсь, этот визг его мало интересовал. Ведь обращался Александр Исаевич к совсем другим читателям, несмотря на весь «маскировочный антураж» его «исторического исследования».

Обличителям Солженицына стоит помнить о том, в парадигме какой культуры все жизнь он пытался работать. Нет, я вовсе не имею в виду те благоглупости, что «Солженицын был и остается советским писателем», «его художественный метод — это социалистический реализм навыворот» и тому подобную поебень. Нет, я говорю о близости Солженицына к древнерусской полемической литературе, о внутреннем генезисе его посланий и сочинений, восходящих к текстам протопопа Аввакума. А то и к более ранним — архиепископа Геннадия Новгородского. Или игумена Иосифа Волоцкого.

Так вот — особенностью древнерусской публицистики всегда была завидная трезвость. Трезвость, проявлявшаяся в том, что публицист изначально понимал — он обращается к своим единомышленникам. Что переубедить политического противника при помощи своих аргументов ему не удастся. Да это и не нужно. С идейными противниками протопоп Аввакум предпочитал говорить на том же языке, на каком с ним и его сподвижниками разговаривал патриарх Никон: «Взял бы да распластал никониян тех». На самом деле любая так называемая полемика — эта яростная перебранка слепого с глухонемым.

И того, и другого радостно поддержат сторонники. Но не противники.

Вот и Солженицын обращается только к своим единомышленникам.

Зачем?

Ну, первое побуждение понятно — дать им в руки своего рода «Энциклопедию интеллектуального антисемита», компендиум точно проверенных сведений по «еврейскому вопросу», компрометирующих евреев и к тому же — с твердой опорой на еврейские источники. Все эти экивоки в сторону еврейских несчастий, да обвинения в адрес неповоротливого царского правительства, за которые на Исаича набросились посконные патриоты — это только игра. (Досадно лишь то, что на эту удочку попались даже некоторые вполне приличные авторы. Вроде сверхпроницательного обычно Дм. Е. Галковского, которой этой игры не оценил и принялся обижаться за генерала Сухомлинова и другие якобы «антирусские» выпады автора «200 лет вместе»). Все этот флер якобы равной ответственности — не более чем хорошо разработанная еще в советских условиях привычка уходить от цензуры. Да еще подсознательное желание натянуть нос тем, кто хотел бы затащить Солженицына на вполне официальное судебное разбирательство по обвинению «в разжигании межнациональной розни». (Будь Солженицын помоложе, может он бы и спровоцировал такое судилище. А сейчас (увы!) заметно, что здоровьишко писателю судиться не позволяет).

Однако это так, скорее попутный результат проделанной титанической работы. Главная побудительная причина, которая подталкивала Солженицына к написанию этой книги — возможность проведения «окончательного эксперимента». Сколько раз евреи твердили о том, что желают только честного и беспристрастного разговора об их роли в русской истории. И вот, при замершем дыхании русской публики, выходит на литературную арену профессор Преображенский… Тьфу!.. писатель Солженицын. И проводит этот эксперимент.

Вот книга, написанная на основании почти исключительно еврейских источников и еврейской литературы. Написанная человеком, в антисемитизме не замеченном и евреями во многом прославлявшемся. Книга, в которой с поразительной уступчивостью, чуть ли не на каждой странице, делаются вежливые экивоки в адрес евреев. Но книга, которая преподносит правду, а не розово-голубую версию еврейской истории, которая, не имеет никакого отношения к реальности. И, кстати, сами евреи об этом хорошо знают. (Почитайте, еврейские газеты и журналы для «внутреннего, так сказать, пользования». Типа «Лехаим» или «Еврейского слова». Там, например, давно и откровенно пишут о том, что никакого плана высылки евреев на Таймыр в 1953 г. не существовало. Да и существовать не могло. Однако это «внутренняя правда». Для «тупых гоев» — повторение все тех же баек, да еще многотысячными тиражами.)

И вот Солженицын выпустил первый том такой книги, заранее зная, что наши «масоноборцы», те, кто прекрасно знают, что «Виноваты жиды, виноваты во всем, они хочут Россию продать…», повесят на него ярлык «поджидка». (А, пардон, забыл, сейчас принято использовать политкорректный термин «филосемит»).

Здесь реакция была вполне ожидаемой. Но недалеко ушел от собаки Павлова и «противный» (если можно так выразиться) лагерь. С автоматизмом ядовитого слюноотделения он произвел лишь истошный визг да обвинения в «зоологическом антсемитизме».

После чего деду Исаичу остается только развести руками и, понимающе усмехнувшись в бороду, откланяться. А миллионы русских также понятливо ухмыльнутся в ответ: «Э, брат, вот оно как получается… Если они не идут на диалог на таких условиях, то, значит, с ними вообще никакой диалог не возможен. Тикайте, братцы. Такие ограбят, зарежут, да еще и съедят».

И чего же тогда остается русскому народу?

«Удалиться от всяческого зла»? Невозможно. Ибо «оне» живут повсюду. А особенно — в телевизоре. (Один мой хороший знакомый уже предложил именовать их «телепузиками»).

Устроить новое «окончательное решение»? Вот только не надо думать, что русский народ состоит из таких же кретинов, что и немецкий. Мы главный урок из Второй мировой войны извлекли. Более того — даже наша тупая и косная власть результатами этого урока пользуется, зная, что «в любом конфликте надо быть на той стороне, где евреи».

Так что же, везде клин?

И вот здесь возникает третий, важный и непрочитанный урок книги Солженицына.

Писатель сообщает нам простую истину: «Хотите спастись от евреев — ведите себя так, как евреи». Еще раз повторю — считать, что словарная шелуха о братстве и добром соседстве выражает позицию Солженицына — это обманываться. Солженицын, с его понятной симпатией к старообрядчеству и старой Московской Руси, с его этническим национализмом подводит читателя к простой мысли — «русские должны стать евреями в якобы собственной стране». Держаться друг за друга, пропихивать везде своих, создавать криптократические круги. В которые прежде всего не допускать евреев. А если и допускать, то только на вторых ролях и в качестве полезного инструмента. Этакого «шабес-йехуда».

Солженицын намекает на необходимость постоянного лицемерия для выживания русских. Причем лицемерия искреннего, подсознательного. Когда для «внешних» — одни слова, для «своих», внутренних — другие.

Наружу — только самая добродушнейшая улыбка. И «крепко спрятанный нож в сапоге». (А то раньше для русских был характерна абсолютно другая манера поведения — пьяный рёв, мат во всю ивановскую и крики: «Вот он! Вот он у меня, нож в сапоге! Щас всех резать буду!» И вопит так русский дурак, не замечая, что сапоги давно слямзили. С портянками. И, разумеется, с ножом).

И причем не настолько уж эта программа утопична. Я уже давно замечаю возникшую за последние годы особенность в поведении собирающейся выпить и закусить русской образованной компании (нашей, к примеру). Если собрались только свои — одни разговоры, один способ общения. Заявился кто-то из «них» — разговор стихийно начинает идти по-другому. Еврея дурачат, перед ним ломают «поучительную и всякого внимания достойную комедию «Ручные русские». Правда, стоит только тому убраться….

Кончено, у евреев всегда происходило то же самое. Но это у евреев… А в русских интеллигентских компаниях, даже еще 80-х гг. ХХ в. процветали братание и самобичевание. Со стороны русских, разумеется.

Теперь все меняется. И Солженицын, обладающий сверхъестественным чутьем и умеющий за годы предчувствовать — куда разворачивается общественное сознание, упредил этот поворот своей книгой. Он словно высветил интеллектуальные вехи, обозначающие — куда надо двигаться, а от каких интеллектуальных построений лучше заранее избавиться. В связи с их полной утопичностью и бессмысленностью.

«Бакенщик Исаич», как точно написал в своем давнем стихотворении Е. Маркин, по-прежнему лучше всех знает «дорогу на реке». И молчаливо показывает всему русским — «куда ж нам плыть».

Антон Кравцов