СО СВОИМ УСТАВОМ…

("200 лет вместе" и национальная этика)

Появление второго тома знаменитой книги Солженицына "200 лет вместе" стало вполне ожидаемой то ли сенсацией, то ли банальностью. Первый том, по содержанию вполне политически корректный, подвергся самым разнообразным атакам. Еврейские национальные активисты, как и следовало тому быть, увидели в нем жуткий антисемитизм, а записные "патриоты" – страшную сионистскую пропаганду. Но в первом томе речь шла о временах, в представлении нынешнего обывателя, весьма и весьма давних. Подумаешь, какие-то проблемы еврейских земледельцев, черта оседлости, желтые билеты, кишиневский погром… Все это было в доисторическую эпоху, а в случае с кишиневским погромом – так даже и не в России. Тем не менее, большинство тяжелых орудий с обеих сторон выстрелило именно по первому тому, а дальнейшая канонада оказалась слабой. Впрочем, даже те выстрелы, которые мы услышали, сводились исключительно к теме "Солженицын – дремучий и зоологический антисемит".

На самом деле, никто не обратил внимания на тот факт, что второй том представляет собой своего рода этический провал. Солженицын, как показывает вся история его творческой и политической деятельности, человек крайне расчетливый, во многих отношениях даже мелочный. Из него вышел бы прекрасный топ-менеджер или крупный чиновник. Он умеет просчитывать микроскопические детали и создавать себе правильную репутацию. Второй том как раз выдержан в этом духе. Мало того, что Александр Исаевич заканчивает повествование 80-ми годами прошлого века – ведь и в самом деле, мало ли что… Важнее другое – книга Солженицына построена по принципу, на основе которого создавались многие статьи еврейского правозащитного движения в брежневские времена. Выглядело это примерно так: перечислялись нарушения прав евреев в СССР, а потом делалась ссылка на советское же законодательство, которое провозглашало равноправие всех наций. Это, по мысли авторов, должно было устыдить советских вождей ("исполняйте собственную конституцию!"). Самое смешное, что на них, на вождей, это иногда действовало. Потом, когда "советское законодательство" перестало быть авторитетом, правозащитники стали ссылаться на международные нормы и "высокую общечеловеческую мораль". Солженицын решил применить эту методу к истории русской революции. Две предварительные ступени (местное законодательство и международное право) он отбросил, как ненужный хлам, и сразу перешел к общечеловеческому морализаторству.

Концепция второго тома достаточно проста, если не сказать, примитивна. Революция 1917 г. - страшный слом машины русской государственности, у которого был целый ряд причин, прежде всего, конечно, антигосударственный настрой российских интеллектуалов. Понятно, пишет Солженицын, что не евреи революцию сделали. Но они активно в ней участвовали, и не просто активно, а сверх всякой допустимой меры. Иными словами, они должны разделить значительную часть вины за то, что произошло после 1917 г. и вплоть до начала второй мировой войны. А эти события столь страшны, что перед ними меркнут как смехотворные попытки царей проводить в жизнь политику "подавления евреев", так и последующие советские "антисемитские выверты". Сравните сами, намекает Солженицын – на одной чаше весов десятки, в худшем случае сотни жертв, а на другой сотни тысяч и даже миллионы расстрелянных, повешенных, замученных, утопленных, уморенных голодом… Какая чаша перевесит? Это очевидно. Естественно, при этом русский народ часть вины, даже большую ее часть, берет на себя. Но признайте же и вы свою вину! Давайте попросим друг у друга прощения и начнем, в конце концов, жить на самом деле "вместе", а не в разных гетто!

Такую вот мыслительную конструкцию "ради примирения" предлагает Александр Исаевич. Казалось бы, чем она хуже построений правозащитников? Вы признаете убийство аморальным, мы тоже признаем его таковым. Вы убили больше, чем мы. Но это не повод выяснять отношения. Достаточно нам обоим признать этот факт и – забыть распри, начать жизнь с чистого листа. После взаимного признания и прощения мы готовы больше не осуждать друг друга.

Ан нет, солженицынская конструкция получается "хуже". Сейчас я попробую объяснить, почему.

Дело в том, что Солженицын подходит к вопросу с точки зрения европейской (в основе своей - христианской) морали. Он почему-то уверен, что оппоненты разделяют эту мораль, а на самом деле это не так. У них несколько иные моральные ценности. Они не хуже, не лучше – они просто несколько другие. Иудаизм вообще естественнее христианства, это еще Розанов и Соловьев заметили. Для человека ведь вполне естественно мстить обидчикам, защищать своих родных от врага, бороться с этим самым врагом и даже радоваться своей победе. Христианство и производная от него европейская мораль сделали эту естественность морально неоднозначной. То есть "бывают случаи, когда можно, но в основном это греховно"… Тут-то и вся разница.

Когда еврей пишет о жутких преследованиях со стороны правительства и погромщиков, он может быть весьма эмоционален в осуждении обидчиков. Более того, он не лишает себя права отомстить им при первом удобном случае. И в этом смысле он совершенно честен. Когда о том же самом пишет "цивилизованный европеец", он постоянно попадает в ловушки собственных моральных норм. Он силится понять, почему его, европейца, кто-то притесняет или обижает, уж не по его ли собственной вине? В праве на месть он себе отказывает – это ниже достоинства цивилизованного человека. В общем, нормы общечеловеческой морали европейцу мешают, он был бы рад их сбросить, но совесть и традиция не позволяют. Единственная мечта "цивилизованного человека" – отбросить эти нормы и начать естественную жизнь. Но тогда он почувствует себя дикарем, а это его пугает. Так и выходит - серединка на половинку, и хочется, и колется… Другой вариант: европеец пытается заставить "других" жить по его принципам, но из этого обычно проистекает насилие, геноцид и в конечном счете та же самая дикость.

Солженицын этой дилеммы, видимо, не заметил. Ему кажется, что гипотетические евреи, к которым он обращается, верят в общечеловеческую мораль. Но это может быть совсем не так (впрочем, уже и ясно, что не так). А на вопрос к оппоненту: "Что же вы нас судите по христианским нормам, а к себе их не прикладываете?", тот же самый гипотетический еврей ответит легко:

- А что же, разве это не правильно? Вы на словах считаете эти нормы руководящими для себя. Но часто действуете совершенно противоположным образом. Вот мы и замечаем, когда вы противоречите себе. Разве мы не имеем на это права? Тем более, что такое противоречие может нам сильно повредить.

И будет прав, между прочим.

"Хорошо," – спросит, так сказать, лирический герой Солженицына: - "Но почему вы так болезненно относитесь к тому, что мы интерпретируем ваши поступки в духе нашей морали? Нам нельзя, а вам, значит, можно?"

- Да, именно так – ответит гипотетический еврей: - Мы вас судим по нормам вашей, принятой вами морали. Но и нас вы почему-то судите по ее же законам. А у нас мораль несколько иная. Хотите быть честными – будьте добры судить наши поступки, исходя из нашего морального кодекса. И вы поймете, что в большинстве случаев мы поступаем в согласии с собственной совестью, в отличие от вас. Поэтому – зачем мы будем разделять вашу вину, если не считаем себя виноватыми? Чтобы дать вам формальный повод впоследствии расправиться с нами? Черта с два! Вы уничтожали своих соплеменников вопреки своим этическим воззрениям, а мы боролись за национальную эмансипацию и достойное место в жизни, что для нас вполне естественно. Кто бросит за это в нас камень?

Так скажет еврейский оппонент Солженицына и будет, как я уже сказал, совершенно прав.

Из-за этого противоречия вся морализаторская программа Солженицына обрушивается в пустоту. Не возникает никакой основы для взаимопонимания. Анализ второго тома "200 лет вместе", в итоге, может вызвать лишь взаимное озлобление у русских и евреев. Пути двух этносов слишком различны, слишком мало совпадают, хотя идут они по жизни вместе. И никто не протянет друг другу "прощающего рукопожатия", ибо каждый боится быть обманутым.

Есть ли у русско-еврейского диалога хоть какая-то, самая наималейшая перспектива? В контексте "200 лет вместе", думаю, нет. Попытки судить друг друга со своей колокольни заведомо провальны. А в иной ситуации победа всегда будет на еврейской стороне.

В общем, Солженицын (в который уже раз это делается в истории человечества!) обнажил перед нами настоящую метафизическую пропасть между европейским и еврейским миросозерцанием. У непредвзятого читателя второго тома (у русского читателя, конечно) появляется чувство исторической безысходности, отчаяния, а там, чего глядишь, перечеркнуть все эти вопросы очередным "окончательным решением". А еврейский читатель решит, что ему навязывают чуждых идолов и чужую вину. После этого никакого примирения, как мне кажется, не может быть вообще.

Что же делать? Даже не знаю. Вероятно, ждать полной глобализационной ассимиляции, превращения всех нас в "общечеловеков". Тогда и появится почва для примирения.

Либо – признать, что примирение вообще невозможно, что ментальности у нас отличаются на генетическом, что ли, уровне. Но ни в коем случае не делать из этого выводов вроде исторической необходимости Освенцима. В конце концов, вероятно, прав Владимир Соловьев, некогда сказавший, что евреи существуют в мире лишь для того, чтобы мы могли понять, хорошие ли мы христиане.

"В чужой монастырь со своим уставом не ходят", гласит русская пословица. Солженицын к ней не прислушался. Результат – какая-то метафизическая "дыра в земле", текстуальная, правда. Что вырвется из этой дыры и каких дел натворит, никому не известно. Но, так или иначе, явление на свет работы "200 лет вместе" – это некий отзвук шагов Неведомого. Что-то огромное и страшное идет нам навстречу, и мы слышим, как под его ногами дрожит земля.

Роман Сарецкий